Может быть, водка на меня так подействовала, может, напряжение многолетнее с неожиданным исходом, но только среди моих старых и добрых коллег в толпе вдруг начали проступать давно забытые лица. Я увидел своих старых одноклассников, тех, кто учился со мной, вместе с нами. Друзья мои старые, давным-давно забытые, заваленные мусором времени. Все, как один, молодые, зеленые, и все почему-то слегка смеются надо мной, словно знают что-то, но скрывают от меня, и почему-то не подходят. Я же вижу, я же узнаю, вон, блестящие очки моего дружка, умнички-технаря, я-то знаю, что теперь он и фигурой другой, и работает где-то в иностранных эмиратах. И не смеется уже так по-доброму злорадно. Что же он притворяется? Я помню, пришел к нему, а эта девушка шепталась там с кем-то, и этот кто-то шептал ей что-то, так влюбленно, так самовлюбленно. Я робел и страдал, а мой друг только злорадно посмеивался, умничка-технарь с бликующими очками. Как сейчас. Я вижу другого нашего друга, двоечника и ловеласа, он танцует как всегда с какой-то девушкой, и как всегда целуется. И я понимаю, что это он, но не тот, которого я встретил недавно, с женой и двумя чужими детьми, по-прежнему незнайку и ловеласа, и с прежними планами учиться когда-нибудь в лучшем университете мира. Уже, дай 'бог памяти, двадцатый год подряд. Я же вижу, что здесь он не мечтает ни о чем подобном, и только изредка посматривает на меня косо, но с одобрением. И целуется, как всегда самозабвенно целуется.